Ваш надежный источник

Друзья и близкие звали его Роб, этот мощный звук вмещал в себя его облик. Огромный, красивый, будто сошедший с фрески, он мог быть героем древних армянских песнопений. Я смотрел в его лицо и время исчезало.
Впервые увидев Роберта с Люлей у нас на кукольной студии, поразился красоте обоих (вспоминаю его любимого Довлатова: «И где они друг друга находят?..»). Нам не надо было объясняться, через несколько минут стало ясно, что мы знали друг друга всегда.

Но я тогда ещё не мог представить, что он так сумасшедше плодотворен. Моё воображение никогда не вмещало сделанное им. Временами я с некоторым недоверием выслушивал его рассказы о его трудоднях, поскольку невозможно поверить, что сделанное Робертом сделано одной рукой. Количество действия на квадратный сантиметр превосходило любую фантазию. По-моему, он испытывал трудность только в одном – от чего отказаться. Он нигде никогда не фигурял умением рисовать. Сделанное ошеломляет. Сила его личности велика. Он пришёл в армянскую мультипликацию и перевернул всё вверх дном, будто провеял горным воздухом, а потом поставил на место.
Он был невероятно умён, разговаривал внушительно, лицо являло продолжение мысли. Недоговорённое дополняли глаза. Боготворил Хитрука, как Орлеанская Дева дофина. При этом в полемике с Хитруком был беспощаден. Любил армянскую культуру, но без чванства и не в ущерб другим культурам. Когда рассказывал, как в Азербайджане раздробили хачкары и мостили ими дорогу, не знаю, чего было больше в его лице – гнева по поводу дикости или жалости к бескрайнему невежеству авторов этого варварства.

Вообще личность отличается широтой взглядов и вниманием к мысли собеседника. Ведя публичные политические беседы, был критичен по отношению к своим собратьям. Мне говорил: «Юр, ты понимаешь, я думал, меня убьют за мои слова. Сажусь в такси, а шофёр благодарит за откровенность по ТВ накануне». Он был бесстрашен той пылкостью, когда вера в свою свободу проламывает соблазны быть приятным всем.

В искусстве надо быть мужественным. Без этого фермента вряд ли отважишься на небывалый поступок. Поэтому смотреть фильмы Саакянца было счастье. Как можно охарактеризовать его работу? Пожалуй, только так – серьёзное, бешеное чувство юмора.

Он жил по своим законам, был свободен от условностей, но соблюдал ту необходимую общественную этику, которая не скрепляется никакими договорами или законами, только лишь строем души и непрерывным познанием. Домом была семья, его Люля. Домом были дети, потом внуки. Он возвышался среди своей семьи, среди студии, коллег – так на рисунке детей отмечается главное существо, остальные меньшего размера. Мне всегда казалось, что его семья и окружающие ему по пояс, хотя Люля была ему под стать. Он возвышался в кругу семьи. Никто не отмечал показательно его авторитет. И всё же невидимые линии тянулись к нему. Он был ДОМ. Он строил Дом. И в это понятие входило всё, до чего простирался его жадный глаз. Будет ли это игра в абреков, спасающих бедный люд от несправедливости или же игра в футбол или в мультипликацию. Одно без другого не существовало. Он был камень в куполе Дома, который он строил много десятков лет. Он снисходительно, как любой воспитанный сильный человек, улыбаясь, принимал хвалы. Я всё время представлял его через много-много лет, благородным стариком, сидящим вместе с Люлей среди своего бесчисленного семейства родственников не только по крови, но и по духу. Все его коллеги и друзья были ему родственниками. Наверняка в будущем будет учреждена премия Роберта Саакянца и обладателем её станет тот, кто весел и бесстрашен, кто отважился на поступок, кто через искусство вступил в диалог с самим Робом. А он, выкатив свой воловий глаз, с удивлением и улыбкой будет смотреть с портрета на нахала – как он посмел? и радоваться, что посмел!

Мой дорогой Роберт, я тебе благодарен за дружбу, за наши разговоры, интонацию, за наши встречи, за то, что ты когда-то меня познакомил с «Книгой скорби» Григора Нарекаци и с невероятно лучезарным человеком Левоном Мкртчяном, абсолютно редкостным литературоведом, переводчиком, открывшим миру имя Григора Нарекаци.
И сейчас я держу в руках «Книгу скорби» и невольно слышу твой голос. И меня не покидает ощущение, что ты где-то вдалеке сидишь и работаешь. Ты всегда обращался ко мне «Юр»…

Твой Юр Норштейн.

(материал предоставлен редакции мультипликатором Нарой Мурадян, так же опубликована в блоге narara.livejornal.com)