Ваш надежный источник

Через месяц с небольшим армянство всего мира отметит скорбную дату – 25-ю годовщину геноцида армян в Сумгаите. В 1989 году в Ереване вышел сборник «Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев», в котором были собраны записанные по горячим следам рассказы вырвавшихся из ада сумгаитских армян. В числе множества прочих мероприятий, посвященных трагической дате, готовится к печати второе, дополненное издание этого уникального сборника.

Panorama.am продолжает публиковать эти свидетельства, которые невозможно читать без содрогания, боли и потрясения…

ПЕТРОСЯН ВЛАДИМИР ГРИГОРЬЕВИЧ
Родился в 1956 году
Работал парикмахером в сумгаитской парикмахерской № 1

Его жена ПЕТРОСЯН /ХАЛАФЯН/ МАРИНА МИХАЙЛОВНА
Родилась в 1962 году Домохозяйка
Проживали по адресу: Сумгаит, 3 квартал, д.24 а, кв.2

ВЛАДИМИР: В субботу, 27 февраля, мы были у тещи.
Всей семьей возвращались к себе домой. По дороге троллейбус остановили, а толпа стала кричать: "Армяне есть? Выходите!". Это был второй маршрут. Нас около ресторана "Бахар" остановили. "Армяне, выходите!". Водителю говорят: "Открой дверь!". Но водитель не открывал. Тогда они начали ломать стекла, угрожать, что сейчас перевернут троллейбус. "Если среди вас есть армяне - выходите!". Все в троллейбусе начали говорить: "Здесь армян нету". Ну, они оставили и ушли, раз армян нету. Там было, наверное, тысячи три-четыре. Демонстранты были. Они с площади Ленина шли, по центральной дороге. И как раз мы попались им навстречу.

МАРИНА: Я тогда за наших детей испугалась. Я не знала тогда, что самое страшное для нас еще впереди.

ВЛАДИМИР: Пришли домой. Смотрю в окно - митинг идет на площади Ленина. Не слышно было, я форточку открыл, некоторые фразы долетели. Выступающий говорил, что не волнуйтесь, Карабах мы не отдадим Армении, Карабах - наш. Из толпы говорили, что если этого не будет, то мы завтра вновь в 10 часов придем, снова демонстрацию устроим. Парень там один по микрофону говорил: "У меня в Агдаме мать живет, я не могу ее оттуда привезти: дороги все закрыты, может, ее там даже убили". Вот. А другой, значит, говорит, что в Карабахе армяне двоих азербайджанцев убили, одного шестнадцатилетнего, другого - двадцатидвухлетнего, что ли...

МАРИНА: Это они после того, как по телевидению выступил заместитель Генерального прокурора СССР Катусев. Сказал, что убиты двое азербайджанцев. Разве можно такое сообщать по телевидению?! И они именно после этого злые такие все стали.

ВЛАДИМИР: Мы так считаем. И все так считают. Говорят, что после этого все и началось.

МАРИНА: И все винили вот этого Катусева.

ВЛАДИМИР: На следующий день у нас были сороковины тестя.
Утром я встал, жене говорю: "Ты побудь с детьми, я пойду узнаю, что к чему. Может, сейчас в городе такое положение... Опасно выходить". И мы с отцом пошли к моей теще в 3 микрорайон. Теща, имя ее - Халафян Римма, говорит: "Ну как, будем отмечать сегодня?". "Сегодня опасно", - говорю я. Она говорит: "Ну, ничего, что делать, уже людей позвали". Я говорю:
"Тогда пойдем, сообщим в милицию, милиция придет и будет охранять, если кто-нибудь подойдет...". В общем, мы сказали в милиции. Потом пришла жена с моей матерью. И мы хотели нанять автобус, вышли, но автобуса не нашли - никто не соглашался ехать. Говорят: "Ты что! В такой день невозможно, хоть сто, двести рублей дай - не поеду". Опять пошли в милицию. Милиционеры пригнали один маленький автобус, сели с нами и поехали на кладбище. В общем, там помянули и все вместе вернулись. Во дворе к сороковинам палатка была. Накрыли столы, родственники сели, милиция стояла там. Где-то к часу дня смотрим - толпа идет. Мы у милиции просим: "Сделайте что-нибудь". Их человек семь было милиционеров. Они во дворе палки взяли, трубы какие-то: у них с собой ничего не было - ни оружия, ничего, взяли и пошли к этой толпе. Минут через пять вернулись и говорят: "Быстро собирайтесь! Они должны придти обратно". Ну, мы говорим: "Только сели, у нас по обычаю должны тосты быть за упокой души...". Человек сто нас в палатке сидело. А они говорят: "Какие полчаса, через две минуты чтоб все убрали! Они вот-вот подойти должны". В общем, мы все убрали, родственники сразу разъехались. Те, кто из Баку приехали на своих машинах, - все уехали. Остались самые близкие родственники. Я не хотел к себе домой идти, думал, здесь, наверное, безопаснее будет: у нас центр, если начнут - от нас начнут, лучше здесь останемся. Сидели у тещи. Вдруг слышим - крики: "Ура! Ура!". Идут. Смотрим - во дворе сотни человек собрались. Весь двор полон.

МАРИНА: Свистят, орут. "Ура!", "Эрмени! Эрмени!" /"Армяне! Армяне!"/.

ВЛАДИМИР: Толпа двинулась ближе; набросились, собрали все столы, скамейки, палатку в одну кучу и зажгли. На третьем этаже жил дядя Саша, Аванесян его фамилия, он вышел на балкон, кричит: "Вы сволочи, звери, что вы делаете?".

МАРИНА: Его дочери тоже кричат.

ВЛАДИМИР: А он не знал, что они пришли за ним, за нами, чтобы убивать нас. И они как услышали его - скомандовали: "На третьем этаже!". Мы услышали их речь в подъезде, когда они поднимались: Аванесяны на третьем этаже живут, мы - на первом.

МАРИНА: Они говорили: "Это, наверное, у них сороковины".

ВЛАДИМИР: "Там, - говорят, - армяне живут, пойдем".

МАРИНА: Они по-азербайджански так и сказали: "гырхы" - это "сороковины".

ВЛАДИМИР: Когда шли к нам, они знали, что у кого-то из армян отмечаются сороковины. Им один русский из шестого дома сказал. Потом, 10 марта, он видел моего отца на базаре, они знакомы. Говорит: "Вы что это сороковины в такой день отмечали? Это, - говорит, - мы им сказали. Они подошли, спросили у нас: "Чьи это сороковины?". Мы ответили, что у армян. Если б не ответили, то нас убили бы". Они уже знали, шли и знали, что это армянские сороковины. Только сначала этажом ошиблись. Толпа поднялась на третий этаж, мы услышали крики. Теща говорит: "Это Лена Аванесян".

МАРИНА: Дочери кричали.

ВЛАДИМИР: Дочери кричали: "Помогите! Помогите!".

МАРИНА: "Режут! Убивают!".

ВЛАДИМИР: Их раздели, голыми вывели во двор, начали бить. Я видел это в окно. Я пока еще в подвал не спустился.

МАРИНА: Дядю Сашу первым вывели во двор, стали его избивать. Как они били его!.. Мы его крики слышали. "Господи, - говорим, - это он, дядя Саша...".

ВЛАДИМИР: Да, это был дядя Саша. Над ним издевались… наши девушки говорят: "Сволочи, что они делают!". А он кричит во дворе...

МАРИНА: Инвалид 2-й группы, он воевал... Еще когда они были в квартире, был слышен голос его жены. Ругань этих, из толпы... Дочери плачут, кричат. Потом уже стали и в нашу дверь стучать.

ВЛАДИМИР: Не стучать, а ломать...

МАРИНА: А у нас в квартире находилась азербайджанка, соседка. Она пришла к нам позвонить. Сабиргюль, живет напротив нашей квартиры. Она пришла и говорит, мол, Саше плохо, давайте скорую вызовем. Вызываем скорую, но дозвониться было невозможно, никто трубку не берет. Мы попросили Сабиргюль: "Останься у нас".

ВЛАДИМИР: "Если постучатся - скажи, что здесь азербайджанцы живут, чтобы они к нам не зашли". А она говорит: "Ладно, скажу, только вы со мной оставайтесь, я тоже боюсь". Теща мучается: "Я больше всех за Иру боюсь!". Ира - ее средняя дочь, красивая незамужняя девушка. "Сейчас к нам придут, - говорит теща, - сейчас к нам придут!". А Ира говорит: "Я не полезу в подвал. Пусть все спускаются, я останусь!". Мать ей кричит: "Сумасшедшая! Главное сейчас - тебя уберечь, ты должна спуститься. Все спускаемся в подвал!". Когда все, кто был в квартире, спустились в подвал, я остался с дядей Барменом. Сабиргюль сказала: "Если и вы меня оставите, уйдете, я скажу, что здесь армяне, потому что я сама боюсь". Я ее успокоил: "Не бойся, я буду рядом с тобой". И она в окно крикнула: "Не заходите сюда, - и при этом так машет рукой, мол, нет армян, - здесь азербайджанцы живут". А во дворе уже кто-то выдал нас. И толпа начала камнями стекла бить. Сабиргюль кричит, мечется... Но во дворе был ее брат, Вагиф. "Ради чего, - говорит он, - ты там умираешь? Выходи оттуда! Ради чего ты умираешь там? Сейчас они ворвутся туда". И Сабиргюль вышла. Я говорю дяде Бармену: "Давай мы тоже спустимся в подвал. Может, не найдут нас?". Он говорит: "Нет, ты иди, а я пойду в спальню, в спальне я буду". Я спустился, и он за мной люк закрыл. И сразу же эти ворвались, началось там. В подвале все слышно было.

МАРИНА: Да, все слышно. И такой шум был: не только нашу, там и другие квартиры громят - звон стекол, что-то падает сверху.

ВЛАДИМИР: Потом Григорян Эмму с четвертого этажа вывели во двор. До этого ее мужа, Черкеза, столько били у подъезда - где-то 5-6 часов били. Кто ни подойдет, какая группа ни подойдет - все его бьют. Кастрюлями по голове, не знаю чем - по голове...

МАРИНА: Он так стонал, так кричал! С четвертого этажа до нас доносились крики Вали, невестки Эммы и Черкеза. Она кричала как сумасшедшая, звала свою шестилетнюю дочь: "Кристина! Кристина!". Мы уже подумали, что украли, унесли Кристину. Бедная Валя кричит, а со двора смеются: "A-а, Кристины уже нету! Кристины нету!". Там какой-то пацан кричал. Другие тоже смеялись, мол, что она там кричит "Кристина! Кристина!" - Кристину убили. Все! Потом, когда тетю Эмму вывели - я ее голос тоже слышала, - ее раздели: у нас металлическая сетка на подвальном окошке, там немножко видно. А когда нашу дверь взломали и вошли, говорят: "А, здесь хлеб!". Мусульмане на сороковины хлеб не подают.

ВЛАДИМИР: Они сказали: "Вот как раз тот дом, который сороковины отмечал. Давайте, - говорят, - бомбите, ломайте все...".

МАРИНА: "Водку из открытых бутылок не пейте - они, наверное, отравлены. Ничего не ешьте - может, отравлено. Забирайте запечатанную водку". Потом слышу - ругаются в адрес моего покойного отца и фотографию его бросили...

ВЛАДИМИР: Большая такая фотография была, увеличенная, на пианино. Растоптали и во двор выбросили.

МАРИНА: Маму мою ругают по-всячески... Потом стали играть на пианино. Они чувствовали себя как дома - свободно, все ломали не торопясь... Я слышала, что в комнате кого-то бьют...

ВЛАДИМИР: Это был дядя Бармен. Его нашли...

МАРИНА: Я тоже подумала, что это дядя Бармен, свекор моей сестры. Его стали избивать... Я сказала: "По-моему, это дядю Бармена бьют". А Владик говорит: "Нет, его соседка забрала, Сабиргюль".

ВЛАДИМИР: Ну, я так сказал, чтобы остальные в подвале в панику не впали. Нас там десять человек было.

МАРИНА: А сын Бармена... Мы его еле удержали, Андрея. Он не мог, все шептал: "Мой отец остался! Мой отец остался!".
Мы его еле удержали. Успокаивали Андрея: "Не переживай, твой отец у соседей". Потом слышим - они говорят: "Поднимайтесь на четвертый этаж! Там тоже армяне. Поднимайтесь к ним!".
Толпа поднялась на четвертый этаж - что они там творили! Это я уже потом узнала, в автобусе, когда солдаты на бронетранспортерах подъехали. Я видела через сетку, как сожгли одного человека - это оказался Авакян Юра. Он тоже проживал на четвертом этаже. Его прямо вытащили из квартиры, избивали, потом сожгли его... Через окно в подвале я видела, как горит... человек... Я уже не могла... Думаю: "Господи!". Я думала, это дядя Черкез, сказалось - это Юра был.

ВЛАДИМИР: Он защищался долго, Юра, долго защищался. Я слышал, как азербайджанцы говорили: "Сколько мы хотим его дверь сломать - не можем. Лом несите, быстро! Лом несите, чтоб взломали ломом!". Подробности потом его сын рассказывал. Его зовут Камо. Он по балконам спустился. Потом говорил: "Я на работе боялся со второго этажа вниз посмотреть, как я с четвертого этажа по балконам вниз спустился - сам не представляю".

МАРИНА: Камо каким-то образом подсоединил электричество к двери, и этих, из толпы, било током.

ВЛАДИМИР: Они железную сетку от кровати приставили к двери и пропустили по ней ток, так что уже кровать била током. И воду налили на пол - уже и пол тоже ток пропускал. Те подходят - бьет током. Тогда толпа приволокла из соседней квартиры, где Григоряны жили, матрасы и по сухим матрасам ворвалась в квартиру.

МАРИНА: Из толпы орали: "Откроем дверь - всех перережем! Всех до одного!". Потому что очень долго мучились с их дверью. Родители Камо из задней комнаты, из спальни, перешли по балкону к соседке, к азербайджанке по имени Ханум. Но бандиты догадались, что они, наверное, к ней перешли, потому что на четвертом этаже больше не к кому. И стали колотить в ее дверь. Ханум открыла дверь, стала на колени и говорит: "Что вы хотите? Не трогайте этих людей! Вот, если вы крови хотите... - и она ногу себе порезала, провела ножом по ноге своей. - Вот, если хотите - вот кровь! Только их не трогайте!". Они все равно Юру прямо за руки схватили и увели. Но жену не убили... Из нашего подъезда двоих убили: Юру Авакяна и Эмму Григорян. Черкез Григорян и Саша Аванесян не погибли, но сейчас они почти как умершие. Наш дядя Бармен тоже в тяжелом состоянии... Мы спаслись, но каково нам было в подвале, что мы пережили!

ВЛАДИМИР: В подвале было столько ящиков, что невозможно было пошевельнуться...

МАРИНА: Негде было стоять.

ВЛАДИМИР: Подвал ведь маленький, совсем маленький. И мы вот подальше от люка сгустились все в одну кучу, чтобы нас не увидели, если откроют.

МАРИНА: Мы впритык стояли. Мой ребенок, Диана, вспотела вся...

ВЛАДИМИР: Вся мокрая была, когда вышли оттуда...

МАРИНА: Боялась голос подать. Говорит: "Мама, кто это?". Я говорю: "Дианка, молчи! Потом, потом!". Вся была мокрая, мы ее к себе прижали. В подвале вокруг нас посуда, баллоны, чуть шевельнешься - загремит. А они все время над нами, прямо над головами стояли, на балконе. Ясно слышали, как переговариваются между собой.

ВЛАДИМИР: И русские среди них тоже были.

МАРИНА: По-русски говорили чисто.

ВЛАДИМИР: Русские были это. Абсолютно без акцента говорили.

МАРИНА: Слышали, как во двор заехала пожарная машина. Что-то вроде лезут по пожарной лестнице, что-то разбивают - слышно. Машина отъезжает. Потом вновь заезжает во двор... Мы уже с ума сходили. Просто у нас уже не было никакого спасения. Мы думали, или смерть, или... Ведь куда ни звонили до этого - в милицию, в пожарную, - помощи не было. Ну, мы думаем, все, наверное, убьют, живые останемся - счастливые, значит.

ВЛАДИМИР: Я не верил, что мы оттуда живые выйдем. Думал: "Все равно, все равно найдут, в конце концов найдут".

МАРИНА: Найдут. Я тоже так думала.

ВЛАДИМИР: Когда они зашли на балкон, стали ходить прямо над нашими головами и остановились на люке, люк заскрипел весь, я подумал, что они уже открывают. С нами женщина была, родственница из Баку, приезжала на сороковины, Света ее зовут; она мне на ухо шепотом сказала: "Если откроют люк, ты схвати хотя бы одного и потяни вниз, мы его будем держать как
заложника". Я ответил, что подумал о том же, так и сделаю.
Но на наше счастье они не заметили люк.

МАРИНА: Когда на балконе ломали посуду, в подвал сквозь щели в полу сыпались осколки. Я как мертвая стала; ну, думаю, все! Столько вынесли - не догадались, не открыли, а вот под конец нас всех поймают. Все!

ВЛАДИМИР: А тут младший наш ребенок захныкал. Ему три года. До этого он спал. Слава богу, успокоили. Гришей его зовут. Отца моего тоже Григорием зовут. "Папа, - говорю, - я уже устал его держать, не могу больше". Я его все время на руках держал, маленький он. Диана хоть стояла, а он не мог стоять, устал, уже ноги не держали его. Диана стояла, все время на ногах стояла, бедная. Она выдержала. Стояла. Когда мы вышли, она вся мокрая была. Все платье было мокрое. От страху. Дрожала. Я чувствую - ее ноги касались моей ноги, - чувствую, как у нее дрожь идет, вся она дрожит. Я говорю отцу: "Папа, как-нибудь сядь на пол и ребенка возьми: я уже не могу держать". У меня уже ноги сводило судорогами. И руки устали, болят. Ну, представьте, семь часов на руках ребенка держать. Я отцу говорю: "Папа, как-нибудь потихоньку сядь, чтобы не слышно было". Еле-еле он сел на цементный пол, и я ребенка потихоньку отдал. Ребенок уже спал. Я отдал ребенка, а он всхлипывал во сне. Я говорю: "Папа, как-нибудь поверни, чтобы не всхлипывал, а то услышат". И мы все - десять человек, - все друг друга поддерживали. Говорили: "Тише, тише". Какой-нибудь шорох - шепчем: "Тише, тише". Так сидели мы и ждали своей участи.

МАРИНА: Все это время стоя тряслись, дрожали. Кто-то пить хотел - терпели. Во рту все пересохло. У нас прямо горечь во рту была у всех, а тогда я думала, только у меня. Воздуха не хватало, дышать нечем. Мало того, во дворе все горит, этот дым... Запах от горящего человека...

ВЛАДИМИР: Одна из женщин сказала: "Так в туалет хочу". А я говорю ей: "Давай на пол, стоя...". А что делать? Это не столько от выпитой воды, это от страха, наверное. У всех от страха.

МАРИНА: От страха.

ВЛАДИМИР: Вы не думайте, что этих подонков интересовали только убийства, побои и изнасилования. Они всюду грабили имущество армян. То же самое - у нас.

МАРИНА: В подвале я слышала, как они говорили: "Смотри, какой ковер! Давайте, тащите!".

ВЛАДИМИР: У Марины пальто было с песцовым воротником, а они даже не знают, что такое песец, говорят: "Смотрите, какое пальто, это лама, возьмите!".

МАРИНА: Грабили и веселились. Играли на пианино. Ну, музыканты, профессионалы просто, так хорошо играли. Играют и ломают все вокруг.

ВЛАДИМИР: "Джип, джип, джуджалярым" играли, всю дорогу это играли.

МАРИНА: И плясали тоже. Вытворяли все, что в голову взбредет, только шум стоит.

ВЛАДИМИР: Сволочи! Вспоминать тошно... Вот у нас парень есть в пансионате, он говорит, что видел с балкона, как в 4 микрорайоне девушку вели голую... Голую ее вели, били, а вся толпа... Там столб был фонарный: около столба ее остановили, сделали круг и начали хлопать, чтобы она танцевала. Они хлопают, она танцует, а они смеются. Издевались так. И показывали, смотрите, мол, что мы над армянами делаем, какие вещи творим!

МАРИНА: Между прочим, среди них были подростки лет двенадцати. Когда избивали Черкеза, он уже лежал, весь разбитый, к нему подошел один мальчик, говорит: "Скажи фындых". Мы все слышим. Говорит: "Скажи фындых. Если чисто скажешь фындых, значит, ты мусульманин". "Фындых" - это "орех", армяне и азербайджанцы по-разному произносят это слово.

ВЛАДИМИР: Они знали, что Черкез армянин, просто издевались.

МАРИНА: Черкез чисто выговорил слово. Пацан говорит: "А-а, поедешь в Армению? Посмотрим, как ты поедешь!".

ВЛАДИМИР: Дяде Бармену тоже говорили: "В Ереван поедешь? В Ереван поедешь?". Слышно было, как его избивают. Но мы просто не хотели думать, что это он... Андрей, его сын, все время твердил: "Папа, папа, папа, папа...". А я говорю: "Молчи, молчи...".

МАРИНА: Его отец даже звука не издал, чтоб мы не заволновались и не выдали себя. Он знал, что сын не выдержит, выскочит из подвала. И вот ради всех нас он молчал. Его мучили всячески - он молчал все равно.

ВЛАДИМИР: А моя мать в это время была в соседнем подъезде, где жила семья ее сестры. Когда толпа уже хлынула, мать моя и семья ее сестры спрятались у соседей на первом этаже. Они их час продержали, а потом говорят: "Мы тоже боимся, выходите. Если придут, то нас тоже убьют с вами". Моя тетя говорит: "Как я выйду?!". У тетиного сына, моего двоюродного брата, десять лет детей не было, и вот появился ребенок, ему тогда было только два месяца. Тетя говорит: "Вот ребенок, как мы выйдем, нас сразу убьют - бандиты во дворе, как мы выйдем?!". А соседка отвечает: "Я не знаю. Что, хочешь, чтобы нас тоже убили?". И вывела их. Они вышли в подъезд и побежали на третий этаж. Сосед как раз выходил из квартиры, дверь открыл, а тетя прямо залетела туда. Те говорят: "Нет, нет, к нам нельзя!". Но тут уже такая ситуация, что она просто силой ворвалась, все зашли туда. Моя мать потом говорила мне: "Когда я со двора услышала, что начали бомбить дом Риммы, и подумала, что вас всех там перерезали, то не могла вытерпеть, хотела бежать к вам". Но тетя сказала ей: "Если их убили, ты уже ничем не поможешь им и нас выдашь. Лучше сиди". Так не дали матери моей выйти. Если бы она пошла к нам, нас наверняка тоже убили бы. Пошли бы за ней и нашли бы нас...

МАРИНА: Нас всех спасли в половине третьего ночи. Солдаты подъехали и вывели всех армян.

ВЛАДИМИР: Наше счастье это было. Считайте, что второй раз родились. В подвале я все время думал: "Интересно, который час? Скорее бы светло стало, скорее бы. Может, когда станет светло, они перестанут". И вдруг слышим со двора военные команды: "Наряд! Заходи справа! Слева заходи!"... А потом стали звать: "Армяне есть живые? Живые есть? Выходите!". Я хотел выйти, теща меня за руку держит: "Не выходи, не выходи! Это, наверное, они специально на русском говорят, хотят перехитрить нас". "Нет, - говорю, - я команды слышал, это солдаты". Я в армии служил, знаю все эти приказы. Я уже открываю люк. Теща удерживает: "Нет, нет, нет, не открывай!". Слышу, что солдаты уходят, голоса слабее стали, а я стою и нервничаю. Не выдержал: "Все, я уже не могу, уже не могу!". И резко так люк поднял, изо всей силы, вылез и кричу: "Солдаты, солдаты! Мы живы! Мы здесь! Помогите, здесь дети! Дети, дети! Заберите их!". Солдаты услышали, подошли... Мы были такие напуганные, так спешили, что я детей прямо через разбитые окна балкона передавал солдатам. Солдаты говорят: "Давайте, давайте!". Теща говорит: "Чего ты, давай через дверь выйдем, зачем ты?..". А женщины прямо через окна спускаются. Руки порезали о стекла...

МАРИНА: Я тоже пальцы порезала...

ВЛАДИМИР: Мы боялись, боялись выходить через комнаты.

МАРИНА: Там еще были люди, я чувствовала. Банда ушла, но кто-то еще оставался. Потому что, когда пришли солдаты, кто-то пробежал в спальню, один человек. Еще в подвале мы слышали, как он все время копошился среди разбитых вещей, осколков, перебирал, искал что-то... Военные собрали армян в автобус. Очень много было раненых, страшно было смотреть - лица стали такие неузнаваемые! Вижу, какой-то человек, весь израненный, изуродованный, пригляделась - так это же дядя Саша!
Не узнала я и соседку с шестого дома: лицо все в крови. Потом сказали, что это Света, жена Володи. Ее всю голую за волосы по улице таскали. Видим - Валя, сноха тети Эммы Григорян, со своей Кристиной и другим ребенком, живые и здоровые. Другая сноха тети Эммы с двумя детьми - тоже живые и невредимые. А дядя Черкез был почти мертвый. Валя рассказала в автобусе, что ее ребенка хотели выкинуть в окно. Она бросилась умолять, целовать им руки: "Вы мои братья, не убивайте, детей, нас - не убивайте, детей пощадите, не оставьте сиротами...". Все Аванесяны были раненые. У них и гости были в тот день, из Баку приехали на день рождения их дочери и не смогли вернуться, потому что автовокзал был уже перекрыт. Девушку, что в гости приехала, изнасиловали, пырнули ножом, задев почки, пятки срезали, серьги выдернули с мясом. На глазах отца изнасиловали. Издевались, как хотели. А отца не убили, сказали: "Этого ему хватит". То, что сотворили с его дочерью, - этого, мол, достаточно ему, пусть так мучается.

ВЛАДИМИР: Ему руку сломали, когда хотел дочку защитить.

МАРИНА: Эту девушку тоже ввели в автобус. Я ей говорю: "Садись". Она говорит: "Я не могу сесть". У нее пятки срезали, она прямо на цыпочках стояла, кровь текла... Вообще это было страшное дело.

ВЛАДИМИР: Это война была, война!

МАРИНА: Ой, какая война? Хуже, чем война. Вот генерал говорил: "Я был в Афганистане, на войне, но такого еще не видел”.

ВЛАДИМИР: Солдаты говорили нам: "Мы думали, в Афганистан попали". Когда их по тревоге подняли - не сказали, куда ввезут. А после, по дороге в Насосный, солдаты говорили нам: "Как это вы с ними живете? Ведь это же звери, Это не люди'’. Мы говорим: "Живем, терпим. Что делать?".

21 апреля 1988 г., Ереван

Источник: KarabakhRecords