Ваш надежный источник

Второй президент Армении Роберт Кочарян прокомментировал состояние армяно-турецких отношений в канун 100-й годовщины Геноцида армян в Османской империи, а также представил свою точку зрения по ряду внутриполитических и экономических проблем. Интервью Роберта Кочаряна, опубликованное сегодня на неофициальном сайте экс-президента РА «2rd.am», приводим ниже без изменений и сокращений.

– Роберт Седракович, общеизвестно, что именно Вы явились тем государственным деятелем и политиком, благодаря которому 17 лет назад, в 1998 году, вопрос признания Геноцида армян 1915 года вошел во внешнеполитическую повестку Республики Армения. Сегодня, накануне 100-й годовщины Геноцида, хотелось бы узнать Ваше мнение по поводу нынешнего положения армяно-турецких отношений и перспектив международного признания Геноцида армян. С чем мы пришли к 100-й годовщине? И в каком направлении следует прилагать усилия для достижения наших целей?

– Судя по лексике политиков обеих стран, армяно-турецкие отношения, конечно, ухудшились. Причин много, но к основной я бы отнес очевидное снижение европейских устремлений Турции, а значит и необходимости демонстрации ею дружелюбия и толерантности. Политика обнуления проблем с соседями полностью провалилась, при резкой поляризации региональных проблем. Действия Турции сегодня прямо отражают возросшее стремление к региональному доминированию, а это значительно увеличивает значимость Азербайджана во внешнеполитических раскладах Турции. Все это лишь усиливает предвзятость Турции в вопросах карабахского конфликта, и совсем не способствует покаянию за события многолетней давности.

Думаю, что негативную роль сыграли и армяно-турецкие протоколы, подписанные в 2009 году. Будучи мертворожденными, они тем не менее возбудили завышенные взаимные ожидания как в Армении и Турции, так и у международного сообщества. А завышенные, не реализуемые ожидания всегда оборачиваются ухудшением исходной ситуации. Благодаря протоколам, Турция получила возможность сдерживания процесса международного признания Геноцида. Нет никакой разницы, где физически находится подписанный документ – в парламенте или МИДе. Пока не отозвана подпись РА из-под протоколов, усилия по продвижению международного признания Геноцида вряд ли могут быть ощутимыми. К тому же, в перспективу функционирования армяно-турецкой границы сегодня мало кто верит, а это единственное, что Армения могла бы получить от реализации протоколов.

Мы не можем просто предать истории произошедшее 100 лет назад, не только по моральным соображениям, но и потому, что вопрос безопасности РА и НКР продолжает оставаться актуальным и сейчас. Тема признания Геноцида должна сегодня рассматриваться в общем и едином контексте нашей безопасности. Очевидно, что мир стал более опасным, локальных войн и конфликтов с тяжелейшими гуманитарными последствиями стало гораздо больше и они совсем рядом. Да и конфигурация и интересы действующих глобальных и региональных игроков мало изменились.

– Пользуясь случаем, обратимся к двум наиболее актуальным вопросам внутренней политики. В первую очередь – к инициированным президентом конституционным реформам. Однажды Вы уже высказывались по этому поводу. Но сейчас мы находимся в новой стадии: начались обсуждения с политическими партиями и, к началу следующего года, на суд общественности будет представлено сразу два варианта изменений Основного закона: с парламентской формой правления и с сохранением действующей системы. Изменилось ли за это время Ваше отношение к реформе в целом? Какая модель государственного управления более предпочтительна для Вас?

– Моя точка зрения не изменилась, я не вижу смысла в конституционной реформе и
уверен, что нынешние проблемы Армении никак не связаны с действующей Конституцией, тем более – с формой государственного управления. Повторюсь: провально или успешно можно управлять страной как из президентского, так и премьерского кабинетов.

В мире есть как хорошие, так и плохие примеры функционирования президентской и парламентской моделей. Но обязательное условие успешности парламентских стран – это наличие состоявшейся партийной системы с эффективной внутрипартийной демократией, фракционностью, внутрипартийной борьбой, приводящей к обновлению партийного лидерства и стратегий. Известны ли вам такие партии в Армении? К сожалению, даже уровень политических дискуссий у нас до обидного примитивен. Наивно полагать, что парламентская модель автоматически приведет к появлению демократичной и конкурентной партийной среды. Она, скорее, усилит укоренившееся в Армении и являющееся одной из её бед патронажное правление.

– Теперь хотел бы попросить обратиться к событиям вокруг партии «Процветающая Армения» (ППА). В прессе до сих пор ходят различные, иногда диаметрально противоположные слухи и домыслы по поводу Вашей роли в случившемся и тех последствий, которые могут иметь место в Вашем политическом будущем после катастрофы с ППА. Одни считают, что Вы хладнокровно наблюдали за расправой и не сделали ничего, чтобы спасти ППА, а значит – у Вас были некие договоренности с властью, другие – что Вы не смогли каким-либо образом помочь Гагику Царукяну, не смогли спасти «свою» партию-политическую опору. Где истина?

– Обе озвученные версии не соответствуют действительности.

Я внимательно следил за происходящими политическими процессами последних лет, но никогда не становился их участником. У меня были хорошие отношения и общение с Гагиком Царукяном, но теневых политических договоренностей о будущих форматах сотрудничества с партией и её лидером не было. Об этом было сделано множество заявлений как представителями «Процветающей Армении», так и моего офиса, и не наша вина в том, что не все поверили в их искренность. В ППА была своя политическая команда, которая энергично продвигала интересы партии. Все последние годы ППА демонстрировала настойчивое стремление к участию как в парламентских, так и в президентских выборах своими кандидатами. Очевидно также, что я не мог сотрудничать со сложившимся несколько месяцев назад форматом неправительственной тройки по вполне понятным причинам. Да и формата такого не было бы вообще, если бы ППА обслуживала мои интересы.

Мое заявление тех дней было заявлением бывшего президента Армении и НКР, обеспокоенного сложившейся ситуацией и её возможными негативными последствиями для страны.

– И все же самым актуальным для всех вопросом остается следующий: что же будет дальше? Ухудшится ли положение в стране или, наоборот, появились какие-то шансы на улучшение ситуации? В целом, чего можно ожидать в обозримом будущем: негатива или позитива?

– А что изменилось в стране для улучшения ситуации? Разрушение ППА, конечно, облегчило жизнь властей, однако при этом усилило политическую монополию в стране, сохранив неизменными, либо усугубив все остальные проблемы. О многих из этих проблем я уже говорил в моих прошлых интервью, поэтому не буду повторяться. Динамика сокращения валютных резервов Армении за последний год лаконичнее любых текстов. Внешний долг продолжает расти при ухудшении его структуры. Последнее заимствование путем размещения бондов под 7,5%, говорит о плачевном состоянии нашей экономики и создает угрозу банкротства страны. Понимаю, что не от хорошей жизни это делается, но долговая яма совсем не выход. При этом действенных шагов по радикальному изменению ситуации в экономике, к сожалению, не совершается.

К позитивным я бы отнес два обстоятельства, правда – от нас не зависящих.

Очень высокая вероятность скорого разрешения ситуации вокруг иранской ядерной программы со снятием санкций. Это откроет новые возможности для экономики Армении, а в среднесрочной перспективе – сбалансирует деформированную изоляцией Ирана геополитическую картину региона.

Низкие цены на углеводороды лишат Азербайджан прежних возможностей наращивать свой военный потенциал. Правительству придется львиную долю сбережений и нефтегазовых доходов тратить на поддержание социальной стабильности. Это охладит воинственный пыл Азербайджана последних лет.