Ваш надежный источник

XIV Стамбульская биеннале под управлением знаменитого куратора Каролин Кристов-Бакарджиев, автора последней Documenta, охватила весь Стамбул, европейский и азиатский, от Черного до Мраморного моря. Одним из лейтмотивов выставки в связи со 100-й годовщиной Геноцида армян в Османской империи 1915г. стала армянская тема (армянские проекты поддержал фонд Рубена Варданяна и Вероники Зонабенд Dilijan Art Initiative). И армянский подтекст делает 14-ю Стамбульскую самым радикальным жестом за всю историю этой политически острой биеннале. Об этом говорится в статье Анны Толстовой «Нота соли. Звуки и образы 14-ой Стамбульской биеннале», опубликованной в газете «Коммерсантъ».

Материал приводим ниже без изменений и сокращений:

«Эпиграфом к биеннале, озаглавленной "Saltwater: Теория мыслеформ", служит фотография Франсиса Алюса, сделанная где-то на стамбульских островах: полный фридриховской меланхолии вид на море из-за наполовину распахнутой калитки, к которой вплотную подступают волны. Saltwater значит "морской", "соленый" — это соленые воды Босфора, это соленые слезы, это Стамбул, раскинувшийся по берегам Босфора и видевший много слез. В официальном Стамбуле не любят вспоминать о слезах, пролитых в 1915-м армянами и в 1955-м греками, но мысль многих художников-партизан обращается к этим слезам, растворившимся в водах Босфора, и порой принимает весьма актуальную форму, ведь и сейчас у границ Турции проливается море крови и слез. Теория мыслеформ, родившаяся на заре XX века, принадлежит теософам Анни Безант и Чарльзу Ледбитеру, верившим, что силой мысли можно изменить реальность. Кажется, эту веру разделяет и Каролин Кристов-Бакарджиев, но не полагается на одно лишь искусство, по обыкновению перемешивая его с рабочими материалами ученых, на этот раз Дарвина, Лакана и Штермера. Впрочем, граница между искусством и наукой зыбка, как показывают великолепные картины и дневниковые рисунки, они же лабораторные опыты и записи психоаналитика и феминистки Брахи Лихтенберг-Эттингер, выставленные в культурном центре Arter.

Камертоном к биеннале служит видео Франсиса Алюса "Тишина Ани" в культурном центре Depo. Среди выставленного реквизита набор манков, картинки из атласа птиц, обитавших в Ани, и старинная карта этой древней армянской столицы, "города 1001 церкви", некогда богатого и процветавшего, соперничавшего с Багдадом и Дамаском, а ныне стертого с лица земли — временем, землетрясениями, завоеваниями и турецкой политикой намеренной неохраны памятников. Франсис Алюс вновь работает, вернее, играет с местными детьми: рассыпавшись по руинам Ани, они свистят в манки, словно бы призывая птиц вернуться в город, к концу фильма изображение исчезает, в темноте зала остаются лишь звуки. Каролин Кристов-Бакарджиев не любит политических плакатов, "Тишина Ани" — тонкая и многозначная вещь, но трудно не прочесть ее как метафору трагедии турецких армян: их следы стерлись, но память сохраняется в шепотах и криках, в рассказах вполголоса, в преданиях устной истории.

Морская и слезная биеннале — о том, что звук переживает образ. Даже пресс-конференция превратилась в концерт, где чудно пели художники Тистер Гейтс и Адриан Вильяр Рохас. Пели и на одной из лучших групповых выставок биеннале, в бывшей Греческой школе Галаты: Гайк Айвазян, художник ливанской диаспоры, родившийся в Бейруте, вместе с хором армянской церкви Святой Троицы в Бейоглу исполнял, словно литургический гомофонный распев, шлягер турецкого поп-идола Уди Гранта, чудом пережившего геноцид стамбульского армянина, который превратил уд в джазовый инструмент. И это был гимн креолизации и рассеянию, как и ансельм-киферовская инсталляция родившейся в Каире и сделавшейся экспатриантом-космополитом Анны Богигян в школьном актовом зале: гигантский рваный парус, плывущий по соляным волнам под крики чаек. Конечно, saltwater — это волны.

Образы (мы наблюдаем это сегодня в Пальмире) бесследно исчезают — звуковые волны (по крайней мере нам хочется в это верить) катятся к краям Вселенной. В Стамбульском музее современного искусства, где открыта самая большая групповая выставка биеннале, демонстрируется философская инсталляция Никиты Кадана о природе Просвещения: наверху — разрушенная войной экспозиция с чучелами оленей и баррикадными шинами, аллюзия на гибель Донецкого краеведческого музея, внизу под ней — бомбоубежище с нарами-грядками, и из земли уже проклюнулись зеленые ростки. Культура воспроизводится во всем своем многообразии — от культуры художественной до культуры насилия. В прошлом роскошную, а ныне полуразрушенную итальянскую виллу на острове Бююкада наполняет гулкой капелью аудиоинсталляция Сюзан Филипс: Маркони будто бы говорил, что каждый произведенный нами звук все еще где-то звучит.

Звук — это время, и биеннале потребует много времени: всю ее, растянувшуюся от Старого города до Бейоглу, от Кадыкея до Шишли, от черноморского берега до Принцевых островов, не обойти, не объехать, не посмотреть. "Вы проведете много времени на корабле среди соленых волн,— ехидно предупреждает куратор в путеводителе,— это полезно для здоровья, для легких и для нервов, у вас будет шанс подумать об искусстве". Путеводитель по биеннале — это прекрасный путеводитель по городу, но его Google-карты слепы и плохо читаются, зато на каждой странице есть подробные указания, как добраться до следующего пункта маршрута: поверните направо, пройдите 100 м... Такие, как если бы мы спросили случайного прохожего, как пройти, и он бы долго объяснял, размахивая руками. Все потому, что звук надежнее образа, а воображение (опять же мыслеформы) предпочтительнее зрения, тем более что часть площадок вымышлена: вернее, места — Дом Гарибальди или Французский сиротский приют — в Стамбуле есть, но никаких экспонатов, кроме разве что духа места, в них нет. Главным консультантом Каролин Кристов-Бакарджиев по Стамбулу стал Орхан Памук: многие из школ, банков, гостиниц и частных домов, приютивших биеннале наряду с музеями и культурными центрами, принадлежали грекам, армянам, итальянцам или же были выстроены итальянскими, греческими и армянскими архитекторами, что, разумеется, неслучайно. В той же Греческой школе Майкл Раковиц собирает коллекции фроттажей и слепков с лепнины арнувошных зданий Стамбула: декор для них делался в одной знаменитой армянской мастерской. Инсталляцию дополняет коллекция собачьих костей с острова Сивриада: в 1910 году на безлюдный остров вывезли всех бездомных собак Стамбула — умирать от голода, пожирать друг друга. Этот черный исторический эпизод сегодня воспринимают как пролог к геноциду, и памяти стамбульских собак посвящена невидимая подводная инсталляция Пьера Юига у сивриадского побережья.

Орхан Памук, участвующий в биеннале и как художник — юношескими рисунками (он собирался стать живописцем) и тотальной инсталляцией Музея невинности, где выставлены картины армянского гения Аршила Горки,— привел куратора на остров своего детства Бююкада. Бююкада, застроенный особняками богатых греков, армян и евреев, теперь населяют призраки истории, и самый именитый из них — призрак Льва Троцкого, проведшего здесь первые четыре года изгнания. Призрака вызывают из небытия Уильям Кентридж и Адриан Вильяр Рохас. В самом роскошном отеле острова Splendid Palace показывают кентриджевскую видеоинсталляцию "О, сентиментальная машина", используя двери номеров как экраны: кадры кинохроники перемешиваются с водевилем в роомо-вертовской стилистике, где Кентридж предстает в образе пламенного трибуна перманентной революции, голова которого постепенно превращается в громкоговоритель, изрыгающий лозунги. Адриан Вильяр Рохас приводит нас в дом Троцкого: пройдя сквозь развалины виллы и дебри сада, мы спустимся к морю, чтобы увидеть химер — исполинские статуи белых, как фарфор, зверей выходят из волн, неся на спинах тела умерших собратьев вместе с грузом природного и культурного мусора. И море дарит естественный и вечный аккомпанемент этой роскошной, сюрреалистической и, увы, временной картине».