Ваш надежный источник

В планы монголов, завоевавших территорию Восточной Армении, не входило массовое разорение, по крайней мере, изначально. Не встретив со стороны Захаридов упорного и длительного сопротивления, они не уничтожили здесь местных феодалов, которые, признав их верховную власть, сохранили в общем не только свои владения, но отчасти и феодальные права. Об этом пишет армянский журналист и исследователь Арис Казинян в своей книге «Ереван: С крестом или на кресте», являющейся попыткой фиксации и осмысления чрезвычайно пестрого спектра процессов, прямо или опосредованно слагавших характер развития данной территории, предопределив неизбежность превращения именно Еревана в главный центр Восточной Армении, а позже – в столицу восстановленного армянского государства.

После непродолжительного застоя нормальная жизнь восстановилась сравнительно быстро, и во второй половине XIII в. в Армении наблюдается новое оживление строительства и культурно-экономической жизни, о чем свидетельствуют богатые и роскошные храмы, дворцы и другие сооружения, возникшие повсеместно в начальную эпоху монгольского владычества.

«Потрясение, пережитое Арменией, на этот раз не было продолжительным, и армянские области пострадали меньше, чем мусульманские земли восточной Персии и аравийского Ирака», – пишет Казинян, отмечая, что это объяснялось тем, что сами монголы практически ничего не производили, жили и обогащались исключительно за счет дани.

На первых порах ничего идеологического они также не преследовали и ориентировались исключительно на прибыль. Монголами реализовывалась прагматичная модель ведения хозяйства; «местным властям» предоставлялась совсем немалая самостоятельность («широкая автономия» - по современной терминологии), что устраивало последних. Погромы и притеснения в основном имели место в тех случаях, когда тот или иной князь (армянский, русский, мусульманский) отказывался платить дань.

Поддерживаемая на огромной части суши такая политика стала причиной беспрецедентного расцвета международной торговли именно в первоначальный монгольский период, во время которого протекало становление также семей армянских негоциантов, основатели которых являлись участниками международного товарообмена еще до установления монгольского владычества.

Согласно Казиняну, хроника сохранила фамилии некоторых коммерсантов того времени: Аветяны, Умекяны, Оненц… В частности, известными коммерсантами были Сахмадин Аветян с сыновьями Амирбеком и Азарбеком, парон Чар Умекян с сыном Умеком, Тигран Оненц и др. Эта коммерческая прослойка стала активно вкладывать капитал в недвижимость - дворцы, сады, деревни и даже целые города. Датируемая 1264 г. надпись на стене ереванской церкви Катогике сообщает: «Я Сахмадин, сын Аветянов из Ани, купил Ереван вместе с землей и водой, и превратил его в наследственное владение», пишет он.

Таким образом, можно предположить, что в шестидесятых годах XIII в. город стал приобретением анийского негоцианта Сахмадина - одного из состоятельных армян монгольского периода. Типичного представителя рожденного на волнах международной торговли сообщества деловых людей - искушенных в разных сделках и переделках ростовщиков и купцов, осознававших, что «деньги, которые есть – это время, которого может и не быть».

Новые армянские коммерсанты скупали у обедневших к тому времени княжеских отпрысков наследственные земли, о чем и сообщали демонстративно. Тогда в Ереване появилось немало сооружений, над которыми располагается ныне весь городской центр. «Монгольский культурный слой» расположен в ереванской черте на глубине 12-8 м от дневной поверхности и часто выступает при проведении земляных и строительных работ, пишет Казинян.

В 1270 г. в ереванском предместье Дзагаван по инициативе видного богослова и педагога Вардана Аревелци, князя Проша и епископа Бджнийского Григора был созван Церковный Собор, проведение которого диктовалось необходимостью координации в действиях служителей армянской духовной власти, центр которой располагался в тот период за пределами Внутренней Армении, в средиземноморской области Киликия.

«Было принято решение адаптировать постановления Киликийского (Сисского) собора (1243 г.) к отличным местным условиям и утвердить новый порядок взаимоотношений между духовенством и приходом. Факт созыва важного совета на ереванской окраине свидетельствует о возросшем значении местности. Впрочем, есть еще один момент, который является наглядной иллюстрацией общей атмосферы рассматриваемого периода», – отмечает автор.

Что касается перехода Еревана в собственность Сахмадина, то это, по определению Казиняна, было знаковым событием. «Владелец города являл собой подлинный образец героя нового времени, и его головокружительное восхождение по ступеням социальной лестницы протекало в атмосфере резкого ослабления позиций армянских аристократических фамилий, зарождения новых ценностей, когда в городском лексиконе появился новый сленг, а в быту - новые формы общения, новые понятия», - пишет он.

Сам Дзагаванский собор должен был противостоять уже стартовавшему, возможно, объективному процессу расшатывания шкалы ценностных установок – ведь на первых порах в Монгольской империи главенствовала одна «религия» – деньги, и ничего идеологического не культивировалось, отстоять место духовного фактора в национальной жизни. К моменту покорения Армении монголы («местные») еще не приняли ислам. На рубеже сороковых годов XIII в. государство Хулагуидов (чингизидов- ильханов) еще только оформлялось, а религия монгольской степи (Тенгризм) никогда и не насаждалась. Соответственно период проведения Дзагаванского собора в целом можно определить как благоприятный, тем более что к тому времени шел пятнадцатый год, как Армянская Церковь была освобождена от уплаты дани, пишет Казинян.

В результате семнадцатилетнего периода правления правнука Чингисхана, сына Хулагу-хана - основателя государства Хулагуидов, Ильхана Абаги Ереван развивался, возрастало его коммуникационное и торгово-ремесленное значение. Развивалась также духовная жизнь, причем альтернативой привнесенным новым понятиям выступала именно Церковь.
«Восьмидесятыми годами XIII в. датируются две эпиграфические надписи на стенах Аванского храма в Ереване с упоминанием имен грузинских и армянских вельмож», – пишет Казинян.

Первая надпись от 1285 г. халкидонитская и упоминает грузинского принца Давида – очевидно, будущего царя Давида VIII (старшего сына Деметре II). Вторая надпись (от 1287 г.) упоминает армянина - полководца Хутлубуга, занимавшего должность амирспасалара (при Деметре II) и воспетого армянским миниатюристом и поэтом из княжеской фамилии Халбакян-Прошян, настоятелем Кечарисского монастыря Хачатуром Кечареци. 

В 1282 г. был убит Абага-хан, а на престол взошел его брат Ахмед Текудер-хан, сместивший престолонаследника Аргуна - сына отравленного правителя Хулагуидского государства, который стал первым чингизидом-ильханом, принявшим ислам и повелевшим называть себя исключительно на сельджукский манер - Султан Ахмедом.

Султан Ахмед был фанатичным поклонником сельджуков. Несмотря на вассальный статус Конийского султаната, он - обуреваемый поистине нероновскими порывами - жаждал быть как можно ближе к ним, дышать с сельджуками «одним воздухом, пить одну воду», почему и решился на перенос резиденции ильхана Ирана поближе к границе - в Араратскую долину.

Армянский епископ Степанос писал: «Он силой захватил власть и естественный титул «хан» заменил на «султан», после чего на главные посты выдвинулись турки <…> Собрались вокруг него всякого рода отвратительные и мерзкие служители Мухаммеда: шейхи и джавалахи».

Над Ереваном нависла смертельная угроза: Султан Ахмед провозгласил курс на исламизацию всей страны, пишет Казинян.

Односторонняя политика Текудера противоречила философии внутреннего устройства Монгольской империи и представлялась конкретным вызовом сложившейся традиции; в частности, он носил тюркские наряды, притеснял буддистов и несториан, которые у Хулагуидов всегда были в почете. Внутри правящей верхушки такая политика не пользовалась всеобщим одобрением, некоторые чингизиды изначально считали Текудера узурпатором.

«В столь непростое время он совершил еще одну ошибку: в целях усмирения народа Армении передал беспрецедентные полномочия Сюникскому князю Тарсаичу Орбеляну. Идея усмирить армян руками соотечественника, тем более прославленного князя и воина, представлялась ему стратегической находкой. Помимо прочего, Тарсаич был родным братом Сюникского князя Смбата Орбеляна - обладателя тарханного ярлыка и золотой пайцзы», - пишет Казинян, отмечая, что Текудер просчитался – им не были осознаны масштабы ненависти, питаемой к нему армянами, грузинами, буддистами, несторианами и влиятельными монгольскими семьями, которые зачастую действовали сообща.

Все это в 1284 г. привело к свержению «Ахмеда Тюркофила». «О своем происхождении Текудер вспомнит лишь в самый последний миг жизни, когда его как чингизида казнят по монгольскому обычаю, без пролития крови; просто сломают хребет», - пишет Казинян, добавляя, что прежний порядок был восстановлен по восшествии на престол Аргун-хана (четвертого ильхана, сына Абаги).

Двор избавился от тюркского засилья, к государственным делам были привлечены в основном армяне и евреи. Тарсаичу Орбеляну (в знак особой благодарности за услугу в деле свержения Текудера) пожаловали в «командующие и благочинные всего Сюникского края» и по специальному распоряжению нового ильхана возвратили все наследственные уделы. Также было принято решение о назначении Тарсаича атабеком Грузии и регентом принца, вследствие чего на землях от Тифлиса и Карса до Еревана и Двина учредилось «атабекство Тарсаича Орбеляна» в составе Грузии. Именно тогда на стенах Аванского храма и появились надписи с упоминанием грузинского принца Давида и полководца Хутлубуга.

Также в восьмидесятые годы всплыло имя Сахмадина, на сей раз с сыновьями - Амирбеком и Азарбеком, которые уже фигурировали в качестве «господ».

В частности, эпиграфическая надпись от 1288 г. на стене Ошаканской церкви гласит: «В годы настоятельства тер Амазаспа и в паронство Сахмадина и его сыновей Амирбека и Азарбека, я, Гешмард, был амиром и Овик – дзернавором; мы оставили Святому Карапету налог <…> с Ошаканских садов, целиком во имя спасения душ наших и на долголетие паронов».

«Тогда же в центре внимания вновь оказалось ереванское предместье Дзаг, где еще недавно проходил Церковный собор. В 1293 г. Католикос Григор VII Анаварзеци преподнес в дар Дзагаванку святыню с частицей Животворящего Древа, которая - по сообщению раннесредневекового автора Агатангехоса - была подарена епископом Римским Сильвестром I и императором Константином предводителю Армянской церкви Григору Лусаворичу. Специально для хранения этой реликвии в Дзаге была сооружена купольная церковь в два яруса», - пишет Казинян.

С тех самых пор Ереван превратился в место паломничества.

Продолжение следует.

Напомним, что книга Ариса Казиняна «Ереван: с крестом или на кресте» рассказывает об общественно-политической истории Еревана и ереванской местности (как среды обитания) с периода провозглашения христианства по начало XIX в. В книге, помимо демонстрации основанных на архивных документах и источниках исторических фактов, рассматриваются основополагающие тезисы азербайджанской историографии и пантюркистской идеологии, призванной, фальсифицируя историю, как армянского народа, так и народов региона, присвоить их историческое, культурное и духовное наследие.