Ваш надежный источник

«Потрясает дикость Азербайджана. Мысли только об этом», написал 18 января 1990 года в своем дневнике русский поэт Давид Самойлов. 28 лет прошло с тех пор, как в Баку целую неделю продолжались масштабные погромы, поставившие точку в долгой и славной истории бакинского армянства. Однако слова Самойлова не перестают быть актуальными. И не только потому, что все эти годы в Азербайджане не перестают цинично и целенаправленно искажать правду о «черном январе» 1990 года. Но еще и по той причине, что воинствующая армянофобия продолжает оставаться публичной государственной политикой Азербайджана, и уже в условиях отсутствия армян на территории этой страны находит иные, не менее варварские преступные проявления.

В Баку действительно не жалеют усилий для того, чтобы предать забвению истину о жесточайших погромах армян, начавшихся в этом городе сразу после «сумгаита» и продолжавшихся вплоть до своей кульминации в январе 1990-го. Однако все эти жалкие попытки неизменно обречены на провал, ибо существуют многочисленные факты, свидетельства, фотографии и видеоматериалы, подтверждающие непреложную истину: 13-19 января в столице Азербайджана был совершен геноцид, в результате которого погибли сотни, были искалечены тысячи и депортированы десятки тысяч бакинских армян. А главное – живы многочисленные очевидцы, для которых «баку» остается кровоточащей раной, незабываемой и непреходящей болью.

В июле 2017 года в рамках проекта «Обыкновенный геноцид» вышел в свет второй том сборника «Бакинская трагедия в свидетельствах очевидцев». В нем представлены воспоминания-интервью беженцев из Баку, ныне проживающих в США. Ранее сайт Panorama.am опубликовал главы из первого тома сборника.

Panorama.am продолжает публикацию ряда свидетельств из второго тома, предоставленных редакции руководителем проекта «Обыкновенный геноцид» Мариной Григорян. Подчеркнем, что в сборнике нашли место воспоминания не только армян, но и русских и евреев.

Полностью книга доступна здесь. 

Ольга Андреевна Бархударова

Родилась я в Баку в 1935 году. Мама у меня гречанка, папа армянин, родители его были из Шуши. После их смерти папа с братьями и сестрами – всего восемь человек – приехали в Баку. Это было в 1918 году во время погромов. Некоторые члены семьи уехали потом в другие города, а отец так и остался в Баку, работал на хорошей должности.
         
Папа считал, что Карабах – это вторая Швейцария, и когда я закончила институт, попросил, чтобы взяла направление туда. Мы с мужем зарегистрировались и поехали работать в Степанакерт. Отец мне про Шуши особо не рассказывал, но мы сами ездили туда, видели церковь армянскую, разгромленную. Она была очень красивой, но эта красота была в таком состоянии, что больно было смотреть. Уже тогда, в начале 60-х, почти все армянские церкви были разрушены.
           
Мой отец работал в Институте нефти, много писал статей и книг. Но подписывал эти труды сначала его начальник, Султанов, а уже потом стояло папино имя. Он сильно нервничал из-за этого, но поделать ничего не мог, в противном случае не было бы и книг: начальник ставил условие, что первой должна стоять его фамилия. Даже у меня на работе чувствовалась дискриминация. Я работала в техникуме, и мне давали меньше часов, чем коллеге-азербайджанке. Они даже и не считали нужным что-то объяснять: не нравится – уходи. А когда начались погромы, прямо велели написать заявление и уходить.
            
Я была замужем за азербайджанцем, жили мы очень хорошо. У нас была шикарная папина квартира. Муж оставил свою квартиру первой жене и переехал ко мне. Он в органах работал. Мы никогда не говорили о национальности. Даже про Сумгаит ничего не говорили, хотя он в органах работал и все знал.             

Когда начались демонстрации, мы с балкона видели, как толпа идет с огромными карикатурами на Католикоса Вазгена. Черная толпа. Руками, кулаками машут, кричат: «Армяне, уходите! Пока не поздно, уходите!» Я начинала плакать, а муж говорил: «Не волнуйся, ничего не будет, тебя вообще не тронут, ко мне никто не заявится». Лолу, свою дочку, я отправила в Москву с мужем и ребенком, а сама осталась. Он сказал, подожди, я доработаю до пенсии, потом уедем. Его заставили разойтись со мной, пригрозили, что иначе до пенсии не доработает. Мы развелись. В квартире напротив жил член Народного фронта, и они постоянно направляли погромщиков к нам домой, когда муж был на работе. У нас с ними был общий коридор, двери железные, крепкие. И они пытались взломать их металлическими ломами. Я звонила мужу, он говорил, закройся и не открывай, я через 20 минут буду.
      
В первый раз их спугнули спускавшиеся по лестнице соседи. На следующий день снова пришли. Но муж уже не пошел на работу, он взял с собой домой пистолет и ждал. Когда начали бить в дверь, выстрелил, и они все покатились с лестниц. Испугались. Рядом с нами жили Мирзояны, армяне. Муж-профессор работал референтом у Гейдара Алиева, жена – кандидат химических наук, очень хорошая семья, двое прекрасных детей. Муж скончался в тот период от нервного стресса, не выдержал. Она осталась с двумя детьми, 17 лет девочке, 18 – мальчику. Заведующий овощным магазином на нашей улице пришел к ней и заявил: «Это моя квартира». Сюда боялись зайти, а к ним зашли, стали ломать… я слышала все. Потом соседка, русская, рассказала, что они привязали мать к креслу и на ее глазах насиловали сына и дочь. Это было уже во время январских погромов 1990 года.
            
Как меня уволили с работы? Просто сказали, чтобы написала заявление об уходе. Муж все время твердил, чтобы я в транспорте и на улице говорила с ним по-азербайджански. А я не знала языка. И вот он со мной говорит по-азербайджански, громко, чтобы все слышали. А в транспорте только и выискивали армян. Смотрели на лица, выбирали подозрительных. Избивали... Соседа нашего, еврея, сильно избили прежде, чем он показал паспорт. Жена у него армянка была, и они уехали потом в Израиль. Как она плакала, когда уезжала!
            
После увольнения я постоянно сидела дома. На 19 января 1990 года у меня был билет в Москву, а 13-го мы отметили старый Новый год, соседи собрались – армянка с мужем-евреем и другие. Сидели, прощались. В этот момент опять послышался гул – под балконом снова собралась черная толпа, с факелами. Уже темно было. Муж велел нам сидеть дома, сам вышел, начал ругаться. Это их еще больше разозлило. Тогда он начал стрелять, и они разбежались.
            
На следующий день вечером я принимала ванну, и вдруг он стучится и говорит: «Быстро выходи!» Накинула банный халат, косынкой повязала голову и вышла. А у нас два выхода было: помимо парадного, еще черный ход на другую улицу. С переднего выйти невозможно, потому что толпа стоит там. Муж через дверь говорит им: «Я всех не впущу, выберите двух-трех человек. Но здесь все равно никого нет». Соседка в это время быстренько открыла черный ход, и я вышла. Поднялась на третий этаж, стучусь. Спрашивают, кто там. Я назвала себя, они отвечают, извини, не можем тебе открыть, боимся. Спустилась во двор, где была задняя дверь магазина, там молодой азербайджанец работал. Дверь была открыта, зашла. Холодно, я в одном банном халате. Вошла и села на лестнице. Уборщица меня увидела и, видимо, ему сказала. Он подошел и говорит: «Вы меня простите, я не хочу, чтобы мой магазин сейчас разгромили». А толпу через витрину видно, полно их снаружи. Куда деваться? Вышла на улицу и вспомнила, что в соседнем доме живет сын директора техникума, где я работала, Чингиз. Он тоже в органах работал. Поднялась к ним на второй этаж, звоню в дверь. Открывает какой-то старик. Я назвала имя жены Чингиза, Сакины, и он впустил меня в квартиру. Увидела она меня и обомлела, говорит: «Оля, простите, вы видите, сколько народу у нас тут? Это все из Еревана приехали. Опасно вам здесь оставаться».
              
Я ее попросила только дать мне позвонить по телефону мужу. Она разрешила. Старик, который открыл дверь, сказал, что возьмет меня к себе домой на машине. Муж велел мне сесть в его машину и ждать, пока он с товарищем приедет. Вскоре приехал товарищ мужа, Надыр, и сел в «Москвич» этого старика. Он тоже был ераз (так называли в Баку азербайджанцев из Армении – Ред.), но хороший человек, очень тепло относился к нам с мужем. Старик дал мне одеть какую-то дубленку и отвез к себе. Сели пить чай. В этот момент звонок, заходит брат его жены. Я повязала голову косынкой, и она говорит, что вот, мол, с России приехала гостья наша. Он говорит: «У вас тоже там много армян? Я бы их всех растерзал. Завтра уезжаю в Степанакерт давить армян».
           
Я потом сидела у Надыра два дня… Он приходил домой и рассказывал страшные вещи, говорил, что сам видел, как поймали армянина, подожгли его, а сами прыгали на его животе… Церковь стояла у нас на углу армянская, красивая очень. Подожгли. Пожарная машина хотела подъехать – не дали: пусть, мол, горит. А потом ходили в эту церковь, любовались тем, что она сгорела. И написали на двери «Здесь сортир».

У меня, как я уже сказала, был билет на 19-е число, на самолет. К тому времени уже в аэропорту всех хватали и избивали. Моего первого мужа, отца дочери, избили там. Муж собрал мои вещи в небольшую сумку и отдал Надыру. По телефону боялся говорить, прослушивали. За ним следили, хотели узнать, куда он ходит. Настало 19-е, но мы боимся выходить. У меня в паспорте фамилия армянская, Бархударова. Муж взял у какой-то русской женщины, Антонины, паспорт на случай, если остановят. На машине его товарища, депутата, повезли меня в аэропорт, провели через депутатский вход. Он пошел со мной в самолет, усадил рядом с молодым азербайджанцем. Я шапку натянула до бровей, закрыла лицо, чтобы не видно было. Так добралась до Москвы, потом поехала в Запорожье к брату, оттуда уже в Америку. Муж так и не приехал, хотя обещал, связи с ним сейчас никакой нет. Моя квартира отцовская ему досталась. Он не был там прописан, но, когда я поняла, что должна уехать, согласилась. Он сразу помчался и прописался.
           
Все эти демонстрации, митинги, все это было не стихийно, а организовано. Во-первых, они знали адреса армян и знали, куда идут, где квартиры хорошие, богатые. Напротив нас жил симпатичный парень-армянин, кудрявый. Они его поймали… как они его били!!! Ногами... Он в сером плаще был, и плащ стал весь коричневый от крови. Я выскочила на балкон и кричу: «Что вы делаете!» Они не обращают внимания. Тогда я выбежала на улицу, смотрю, стоит солдат. Я ему говорю, мол, там человека избивают, могут убить. А он отвечает: «Пускай черные друг друга перебьют». Вот это его слова были, советского солдата.
             
Надыр мне рассказывал, как из Еревана уехал. Он привез в Баку все свое имущество, их никто не избивал. Просто предупредили: уезжай. Они и уехали тихо, спокойно. Такого, как с армянами в Баку, в Армении не было.

Детройт, штат Мичиган, США.
   09.04.2016 г.