Ваш надежный источник

Российский фотограф, документалист Олег Климов на своей странице в соцсети Facebook обратился к обострению отношений на границе Армении и Азербайджана и рассказал об истории сделанной им фотографии «Мадонна с Калашниковым» (Элла Арутюнян, 1992).

Ниже сайт Panorama.am приводит запись О. Климова без изменений и сокращений:

«Если вы следите за новостями, то конечно же знаете об обострении военных отношений сегодня между Арменией и Азербайджаном. Это называется «информационный повод», очевидно, в этой связи ко мне обратились две ТВ компании за комментариями в связи с моей фотографией «Мадонна с Калашниковым» (Элла Арутюнян, 1992), как с легкостью иностранца снимок назвал мой голландский агент Simon Kool.

С некоторых пор, я крайне редко сотрудничаю со СМИ и просто советовал ТВ поехать к «мадонне» на озеро Севан (это недалеко от Еревана) и поговорить с ней, а не со мной. Потому что она герой, а не я. Вот ТВ-репортаж, мне трудно судить о нем в силу непонимания языка,
но ниже история про женщину с фотографии, историю которую я узнал 20 лет спустя и постарался исправить своё юношеское поведение военного фоторепортёра:

В 1992 году летнее наступление азербайджанских войск в Карабахе осуществлялось силами нерегулярных азербайджанских отрядов, подчинявшихся только своим полевым командирам: Сурету Гусейнову, Искандеру Гамидову и Якубу Мамедову. Поддержку оказывал также российский 28-й десантный полк под командованием Владимира Шаманова. В то время министр обороны РФ Павел Грачёв заявил, что дислоцированная в Азербайджане 4-я российская армия, включая десантный полк Шаманова, соблюдает строгий нейтралитет, а пленённые армянами солдаты и офицеры – не российские военнослужащие, а наёмники, с которыми армяне могут поступать на своё усмотрение. Совет Обороны Карабаха принял решение расстреливать наёмников без суда и следствия.

В ходе этого наступления я был в Степанакерте и наблюдал, как тысячи беженцев шли пешком по единственной дороге из Шаумянского и Мардакертского районов. Кто мог, оставался в Степанакерте, другие шли дальше по «Лачинскому коридору» в Ереван. Кто мог, оставался в Ереване. Дальше ехали в Россию. Кто мог, оставался в России, кто не мог, ехал ещё дальше. Говорят, что все войны похожи одна на другую. Это верно до тех пор, пока война не касается тебя лично.

Эту фотографию я сделал в июне 1992 года в Степанакерте. На тот момент я знал только, что женщина пришла пешком из Шаумянского района. Мне не было известно ни её имени, ни почему она держит в руках автомат Калашникова. Тогда мне казалось, что это простая история. Вокруг были сотни беженцев, но я выбрал её потому, что она держала автомат. Фотографы всегда ищут образ, форму или клише – символы событий. Так поступил и я. Присел на колено, снял чуть больше 15 кадров подряд, наблюдая за тем, как меняются события на фоне «главного героя», почувствовал удовлетворение и пошёл дальше. У меня простая профессия – идти и смотреть. Второй раз я увидел эту женщину спустя 20 лет.

Впервые эта фотография была опубликована на первой полосе голландской газеты в 1992 году. В 2000–2001 годах она была обложкой моей персональной выставки «Просто война» в Москве и нескольких городах России. В 2004 году музей фотографии в Нидерландах выбрал её главным фото на персональной выставке в связи с выпуском моего альбома «Наследие империи». Огромный плакат вывесили у здания музея. Критики назвали эту фотографию «Мадонна с Калашниковым».

Немного позже международная организация «Женщины против войны» напечатала больших размеров постеры с этой фотографией и расклеила их по всему Амстердаму. Им почему-то казалось, что женщина с автоматом непременно должна быть матерью солдата и обязательно выступать против войны. Но даже я не знал, кто она.

Примерно так у военного фотографа складывается впечатление, что он спасает мир от войны, и это единственная разумная причина, которая заставляет его вновь и вновь возвращаться на линию фронта. В действительности же каждый фотограф понимает, что это иллюзия. Давно прошли времена, когда войну могла остановить фотография или телевидение. Но другой гуманистической мотивации у военного фотографа просто нет.

Когда мы встретились через 20 лет, она собирала рыжую облепиху на берегу озера Севан. Моя героиня не узнала меня. Около двух недель я искал её в Карабахе и Армении, показывая фотографию прохожим на рынках и улицах. Никто не знал её. Одни говорили, что «надо искать в России – все “шаумянские” с оккупированных территорий теперь живут в Москве». Другие утверждали: «Нет, в России её точно нет. Там запретили давать армянам прописку, чтобы они все не сбежали из Карабаха». В Мардакерте на границе с Азербайджаном, где до сих пор каждую ночь стреляют, надо мной посмеялись: «Дорогой, зачем ты её ищешь? Она твой жена что ли? Мы здесь найдём тебе новый жена!»

Смешно сказать, но за 20 лет эта фотография действительно стала для меня чем-то вроде жены. Я до сих пор не знаю, почему хочу найти некоторых героев своих фотографий. Может быть, тех, кому что-то не сказал или у кого чего-то не спросил? Одно знаю точно: мои фотографии не спасли ни одной человеческой жизни и ни один солдат не бросил своего оружия, посмотрев их. Скорее наоборот. Но для чего-то я их снимал.

Когда мы двигались по северу Карабаха вдоль горного хребта, в одном из селений беженцев почти случайный мужчина вдруг сказал мне: «Я знаю эту женщину! Она продаёт рыбу недалеко от озера Севан!»

Я нашел её. Её зовут Элла Арутюнян. На фотографии ей 42 года. Она до сих пор живёт в лагере для беженцев. В небольшом домике с одной комнатой, в центре которой стоит ржавая, цвета спелой облепихи, печка-буржуйка. Рано утром она собирает у местных рыбаков рыбу и продаёт её на рынке в ближайшем городе. Это её единственный заработок.

Слева вверху на фотографии её муж Лаврент. «Он погиб от горя», – сказала Элла. В тот момент, когда я делал этот снимок, она ждала своего сына Андроника, который должен был приехать из Еревана. Автомат принадлежал ему. Он приехал на следующий день, и Элла вернула ему оружие, так никогда им и не воспользовавшись. С калашниковым её сын уехал на фронт, и она больше никогда его не видела. Андроник пропал без вести во время боёв в Мардакертском районе. Элла до сих пор надеется, что он может находиться где-то в плену, и верит в его возвращение.

За несколько дней до того, как я, присев на колено, сделал этот портрет, её отца Грегора зарезали ножом в церкви Гулистан Шаумянского района. Ему было 70 лет. За день до его смерти в село приехал танк. «Это были русские. Русский офицер нам сказал, чтобы мы уходили в лес, потому что ночью будут бомбить. Днём мы могли снова вернуться», – вспоминала Элла.

«Мы поверили и ушли. Но многие старики остались. Мой отец Грегор сказал, что никуда не пойдёт. Он не мог идти, у него болели ноги. Мы думали, что утром вернёмся, и ничего не взяли с собой. Ничего. Ночью Шаумян стали сильно бомбить. Стреляли из градов и пушек. Мы прятались в лесу и видели только вспышки, пожар и слышали сильные взрывы. Утром следом за русскими в Шаумян пришли “турки” (так армяне называют азербайджанцев) и стали убивать тех, кто не успел или не смог уйти в лес. Там в церкви погиб мой отец. Ему ножом перерезали горло. Я не могла утром вернуться домой. До сих пор не могу», – рассказала Элла.

Рассказывая свою историю моей фотографии, Элла не плакала, но иногда её широко открытые глаза заполнялись бесцветными слезами и когда, казалось бы, слёзы должны были вот-вот побежать по щекам, то удивительным образом они исчезали в глубине глаз.

«После этого и мой младший сын (Саша, ему было 16 лет) сбежал на войну», – продолжила Элла. Два с половиной года он служил в Карабахской армии. Скрывался от матери. Не хотел возвращаться домой. Хотел воевать. Тогда Элла сама вернулась в Карабах, пришла к командиру и потребовала: «Верните мне сына!»

Его вернули. Теперь он живёт недалеко от неё на озере Севан, в той же деревне Карчарпьюр, что по-русски значит «близко к воде». У Саши трое детей, старшего зовут Андроник. «В честь брата», – объяснил он. «Но почему у тебя русское имя?» – спросил я. «Потому что я родился в России, и мать назвала меня так», – ответил Саша.

Элла Арутюнян никогда не воспользовалась русским автоматом, но в больнице Шаумянского района она каждую неделю сдавала по 200 граммов крови. Это была её работа. «Первая группа, резус положительный», – автоматически добавила она к своему рассказу, и мне как-то не по себе стало от этих слов.

«Дом, в котором она сейчас живёт, – бывший медпункт пионерского лагеря. Её комната – больничная палата, а кухня – там врач на приеме сидел, – рассказал Армен, рыбак и местный житель. – Я помню, как она приехала. Красивая и гордая. Это было в конце июня 1992 года. Тогда ещё снег выпал в середине лета, и у нас пастух замёрз от холода. Беженцев из Карабаха поселили в бывшем пионерском лагере “Лачап”. Вот с тех пор Элла и живёт в медпункте этого лагеря».

В 2005 году Элле Арутюнян поставили диагноз «онкология с метастазами». Жить оставалось не более 6 месяцев. Реанимация, восемь операций и химиотерапия. Это было как раз тогда, когда эта фотография участвовала в пропаганде «Женщин против войны». Десятки тысяч людей видели этот портрет на улицах и никто из них, включая меня, не знал, что Элла сама в это время боролась за жизнь. Может быть, взгляды незнакомых людей на фотографию тоже каким-то образом помогали ей выжить? Я хотел бы в это верить, иначе зачем я снимал?

Элла выздоровела, а «Женщины против войны» сообщили мне, что оригинального негатива фотографии больше нет – они потеряли его. Он просто исчез. Я впервые в своей фотографической практике бесконтрольно доверил негатив посторонним людям только потому, что тоже хотел быть против войны. Вскоре мой агент в Амстердаме подал в суд на международную организацию за нарушение авторских прав и спустя несколько лет успешно его выиграл.

Сейчас я думаю, что суд, возможно, был неправ. Может быть, всё так и должно было случиться, и произошедшее с реальным человеком и её образом на фотографии – только обратный «эффект бабочки»? Я знаю, что люди умирают быстрее, чем «фотографии-символы», которые ещё долго цепляются за реальную жизнь своих умерших героев. Всё это можно назвать мистикой или глупостью. Но что ещё я мог сказать этой женщине о ней самой? Фотограф только и занимается тем, что бесконечно превращает человеческую жизнь в фотографическое клише.

Я подарил Элле Арутюнян большой отпечаток «Мадонны с калашниковым». Она повесила её на стену вместе с другими фотографиями погибших родственников и рано утром ушла на рынок продавать свежую рыбу. Помню, я цинично подумал снять c Эллой уже христианский «символ с рыбой», но решил этого не делать. Круг замкнулся, человек и его образ встретились и теперь будут жить вместе. Для меня они навсегда стали одним целым».

Отметим, что фотография и текст – Олега Климова.

На фото [1] в 1992 году: в центре Элла Арутюнян (1950); слева вверху Лаврент Арутюнян (1947). На фото [2] в 2012 году: в центре Элла Арутюнян; слева-направо: внучка Эллы (дочь Саши); невестка Эллы (жена Саши); внук Эллы (младший сын Саши); сын Эллы Саша; внук Эллы Андроник (сын Саши).

«P.S. Спасибо Олегу Никишину, Маше Новиковой, Павлу Филиппову, Анатолию Тюрикову, и Герману Авагяну за помощь в Нагорном Карабахе и Армении», – добавил он.