Ваш надежный источник

Талибы утверждают, что официальный Кабул контролирует только административные центры, а на селе — власть так называемого эмирата. Публикуем репортаж РИА Новости о том, кто поддерживает талибов в Афганистане.

«Детство и юность в девяностые

Кабульцы пересылают друг другу картинку: Джо Байден целуется взасос с полевым командиром "Талибана"(запрещенная в РФ террористическая организация.  Ред.) муллой Абдуллой Гани Барадаром. Один в один — лобзание Леонида Брежнева с Эриком Хонеккером. Жителям столицы шутка про то, что американский лидер будто специально оставил вооружение и технику наступающим моджахедам, кажется забавной.

Боевые успехи талибов вызывают у населения смешанные чувства: то, что они победили США и НАТО, снова выгнали оккупантов, импонирует национальной гордости, но многие помнят, какие порядки "ученики" ("талибан" — в переводе с пушту) установили в своем эмирате.

"Они, наверное, говорят: "Спасибо, Байден, за оружие", — злословят кабульцы.

Американцы двадцать лет воевали с талибами и, конечно, не собирались им помогать. С нынешними властями Афганистана ориентация на Вашингтон сыграла злую шутку — источником власти они видели Соединенные Штаты, а не собственный народ. И теперь, после ухода союзников, режим повис в воздухе, у него немного сторонников. Об этом иногда шепотом, а иногда и вслух говорят местные политики.

Самандар показывает на телефоне мем с целующимися политиками, но потом становится серьезным. В 1996-м, когда талибы без боя вошли в Кабул, ему не было и десяти. Вспоминая детство и юность в столице так называемого Исламского Эмирата Афганистан, он пытается быть беспристрастным. "Порядок при них был, без воровства. Сразу за это руки рубили. Чик! — резко проводит ребром ладони по запястью. — И нет руки. У них с этим быстро".

"Вообще, это неправильно. Хватали ведь того, на кого покажут, а может, это невинный человек. Да и виновному рубить руки за кражу — плохо", — Самандар ненадолго замолкает, подбирает слова. Афганцы привыкли следить за языком. Кругом доносчики.

Но собеседника словно прорывает: "Лезли во все. Они джинсы запрещали носить — надевай традиционную одежду, которая, вообще-то, не традиционная, а привезенная из Пакистана. А я был подростком в джинсах, на меня донесли. Били плеткой". Опять замолкает, наверное, сожалея, о сказанном. И добавляет: "Это очень больно. И обидно — бьют на людях".

Шашлычник Халик в 1996-м тоже был мальчишкой. Отца убили. Семилетний сын стал главой семьи.

"С тех пор за всех отвечаю. Сейчас придет "Талибан", надо как-то жить", — Халик не гадает о будущем, оно всегда обманет. Американцам двадцать лет назад обрадовался, но теперь их нет. Лучше бы не приходили, вздыхает собеседник, устроилось бы все само собой. О советских войсках из вежливости замечает: зато СССР много чего построил в Афганистане.

Побег из плена

Изатулло согласился разговаривать только на определенных условиях. По дороге в безопасное, по его мнению, место просит притормозить у торговца всякой всячиной, покупает жевательный табак — легальный наркотик. Под неодобрительный взгляд водителя потрошит пакетик, закидывает в рот подушечку. Замечаний ему лучше не делать. Изатулло — в камуфляже, с нервным тиком, неровной речью: того и гляди ударит.

Таксист слишком долго отсчитывает сдачу, и Изатулло приходит в ярость. Ему кажется, что его хотят обмануть, он резким движением забирает с панели купюры. Испуганный водитель не спорит.

За столиком в кафе Изатулло откидывает концы платка, которые закрывали прикрепленный на груди офицерский погон. Нашивки спецназа он снял. История его пленения талибами обычна.

"Окружили, кончились патроны. Нас, пленных, разделили. Они всегда так делают, поэтому я не знаю, что стало с другими. А потом мне связали руки и начали резать раскаленным ножом. Зачем? Нет, секреты им не нужны были, просто мстили. Мы там многих положили", — эмоции собеседнику сдерживать тяжело, глухой голос становится звонче.

Изатулло притворился, что потерял сознание от боли. Почти так и было: мучитель под наркотиками полосовал его долго и умело. Изрезанного спецназовца бросили на земле — приходить в себя для следующего "развлечения". Он сумел взять нож, перерубить путы и бежать. Закатывает рукава — на руках рубцы, похожие на келоидные. Поднимает куртку — тоже шрамы.

"Что я буду делать с талибами, если они мне попадутся? — Изатулло, кажется, удивлен вопросу. — То же, что и раньше: убивать. Они никого не жалеют. И в бой идут после инъекций. Что им колют, не знаю". Мириться бежавший из плена офицер ни с кем не собирается.

Он быстро теряет интерес к беседе, сутулится, раскачивается на стуле. Потом говорит, что сильно нуждается: после ранений долго не возвращался в строй, а пенсия небольшая. Получив купюры, прощается и наискосок идет через улицу — прямо сквозь транспортный поток. Так в Кабуле ходят все, но Изатулло даже не смотрит по сторонам, водители сами стараются его объехать.

Герои долгой войны

Кабул — город заборов, ими обнесены все официальные здания. Повсюду портреты героев, часто встречается Ахмад Шах Масуд. "Панджшерский лев" — даже на кондитерском магазине, рядом с принтами мультяшных персонажей. Продавец на шуточный вопрос, кто для афганских пацанов круче — Масуд или Спайдермен, отвечает серьезно: "Они смотрят мультики, но, наверное, все же Масуд — в стране война, а он герой. Дети понимают, что это такое, родители им рассказывают, война их окружает".

Масуд был командиром политической партии "Исламское общество Афганистана", основанной другим легендарным политиком — Бурхануддином Раббани. Раббани был президентом Афганистана, а позднее в годы так называемого Сопротивления (c 1996 по 2001-й) руководил Северным Альянсом, сражавшимся с "Талибаном". В 2011-м его убил смертник — пронес в тюрбане взрывное устройство. Сын Бурхануддина Салахуддин Раббани занимал пост министра внутренних дел, сейчас возглавляет партию, созданную отцом, — "Исламское общество Афганистана".

Салахуддин Раббани не считает, что страна вернулась в 1990-е. "Международное сообщество на стороне народа Афганистана. А что касается талибов, они много чего провозглашают, но суть в том, что народ не примет их систему, такую интерпретацию религии. С другой стороны — должно быть инклюзивное правительство с представителями разных сообществ. Афганистан —мультиэтническая страна, и это разнообразие — наша сила", — подчеркивает собеседник.

"Афганцы понимали, что иностранные силы не могут оставаться здесь вечно. Но то, как войска вывели, — это, скажем так, не то, чего мы ожидали, это не было ответственным шагом. Сразу после подписания соглашений в Дохе (между "Талибаном" и США. — Прим. ред.) начался поспешный уход, а в стране остались осмелевшие талибы и правительство, которое <...> не участвовало в соглашении. Не было никакого прогресса в мирных переговорах и никаких договоренностей о прекращении огня. Однако, несмотря на недавние военные успехи талибов, они будут отброшены назад. Мы считаем, что военное поражение заставит их сесть за стол переговоров".

У афганского вопроса нет военного решения — договариваться все равно придется. "Талибан" это понимает.

Уже прощаясь, Раббани интересуется: "А вы были в Баграме? Они правда сбежали?" Выслушав ответ, протягивает руку: "Все же советские войска, хотя и проиграли ту войну, уходили при свете дня с достоинством, и со знаменами". Видимо, это не тот случай, когда история повторяется».